Екатерина II как воплощение Белой Тары: обожествляли ли буряты Романовых?

Для многих в Бурятии и за её пределами идея о том, что бурятские буддисты почитали российскую императрицу Екатерину Великую, а также её потомков по линии Романовых, воплощением богини Белой Тары является очевидным фактом. Однако никто не задавался вопросом, а так ли это было на самом деле и какие источники подтверждают этот факт. В последние годы эта мифологема особенно часто появляется в публичном пространстве, поэтому неудивительно, что рано или поздно кто-то взялся бы за её проверку на предмет исторической подлинности.

Николай Цыремпилов — д-р ист. наук, ассоциированный профессор Назарбаев университета (РК), исследователь монгольского и тибетского письменного наследия, на основе сопоставления и анализа документальных, нарративных и фольклорных источников на бурятском, русском и тибетском языках внёс ясность в вопрос о реальных взаимоотношениях между бурятскими буддистами и Екатериной Великой.

В результате своего исследования он установил, что анализ сохранившихся бурятских источников, среди которых исторические летописи и биографии, не подтверждает мнение о существовании у бурят развитого культа почитания Екатерины II как воплощения богини Белой Тары.

«Бурятские письменные источники ничего не говорят о подобном культе, — пишет Николай Цыремпилов, — Мы находим упоминания о Петре I и Николае II (но не о Екатерине II), первом и последнем императорах России, как о проявлениях богини Тары, в двух бурятских песнях. Эти песни, однако, слово в слово повторяют друг друга и написаны довольно поздно, в конце XIX - начале XX вв. Первую песню записал А. М. Позднеев, а за появлением второй мог стоять Э. Э. Ухтомский. Интересно, что именно эти люди с ярко выраженным имперскими взглядами в своих работах настойчиво продвигали идею об обожествлении всеми монгольскими буддистами царей из династии Романовых. Ни бурятские летописи, ни агиографии Дамба-Даржа Заяева, ни какие бы то ни было другие письменные бурятские сочинения не содержат в себе прямых указаний на этот факт. По крайне мере, мои поиски пока ничего не дали».

Именно период конца XIX – начала XX в. характеризуется широким распространением идеи о святости дома Романовых в глазах буддистов, за которым могут стоять видные лидеры мнений российского истеблишмента, продвигавшие идею экспансии российских интересов вглубь буддийской Азии.

Анализ русскоязычных источников, среди которых письма и сочинения самой Екатерины, позволили учёному сделать вывод, что отношение императрицы к подданным «ламаитам» диктовалось её внешнеполитическими планами в Азии и характерным для европейского Просвещения пренебрежением к архаичным культурам «сибирских идолопоклонников», к которым, наряду с анимистами и шаманистами, учёные XVIII в. относили и буддистов.

«Пока я склоняюсь к тому, что речь может идти о большой мистификации, тем более что сама Екатерина к «ламаитам», по всей видимости, относилась с явным презрением, не выделяя их из среды прочих сибирских «идолопоклонников», — пишет Николай Цыремпилов.

Приводим некоторые выдержки из исследования изложенной в только что вышедшей статье в Oriental Studies.

Мнение нынешнего Бандидо Хамбо-ламы Дамбы Аюшеева о том, что буряты обожествляли Екатерину Великую, считая её воплощением буддийской богини Белой Тары, кажется, никем не ставится под сомнение. При этом и Хамбо-лама, и другие представители БТСР, и даже учёные-исследователи неизменно ссылаются в этом вопросе на «традицию», не приводя никаких документальных исторических свидетельств в пользу утверждений о том, что: а) Екатерина официально признала должность Бандидо Хамбо-лам и б) что она признавалась бурятами воплощением (реинкарнацией, манифестацией) Белой Тары.

В данной статье мы приходим к трём выводам:

1. Не существует надёжных свидетельств признания Екатериной II должности Бандидо Хамбо-лам.
2. Взгляд Екатерины на буддистов определялся ценностями Просвещения и господствовавшим тогда в этнографии мнением о противопоставленности этой веры европейским ценностям.
3. Имеющиеся первичные источники говорят о том, что обожествление Екатерины II бурятами является в основном частью устной песенной традиции, слабо отразившейся в письменных источниках.

Следует отметить, что выводы статьи также не имеют прямых доказательств и построены на анализе имеющихся материалов. Для анализа взаимоотношений Екатерины II с бурятскими буддистами привлечены материалы сочинений бурятских авторов XVIII - начала XX вв., фольклорные материалы, произведения самой Екатерины II, архивные документы, русская публицистика и исследования других историков.

Признание Екатериной титула Бандидо Хамбо-лама

Первым вопросом, который требует внимательного изучения, является якобы имевшее место признание императрицей Екатериной II титула Бандидо Хамбо-лама, держателем которого на тот момент являлся Дамба-Даржа Заяев. Как известно из источников и научной литературы, Д.-Д. Заяев к середине XVIII в. фактически возглавил монашескую общину в Забайкалье. Он обладал высокой в тибето-монгольском буддийском мире религиозной образованностью, стал основателем и настоятелем первого бурятского дацана (буддийского монастыря), получившего имя Балдан Брэйбун. Летом 1766 г. Дамба-Даржа Заяев смог добиться от местных российских властей признания своего почётного титула Бандидо Хамбо-лама. [Институт 1911: 617; Записка Чимитова. Л. 1; Бурятские летописи 2023: 120; Очерк о ламаизме 1905: 18; Вашкевич 1885: 38-39].

Год спустя Дамба-Даржа Заяев был избран депутатом от селенгинских бурятских инородцев для участия в работе созванной Екатериной II Уложенной комиссии. Во время пребывания Д.-Д. Заяева в Москве и Петербурге российская императрица удостоила его личной аудиенции. Бурятские источники говорят, что Д.-Д. Заяев получил возможность лично побеседовать с Екатериной II, получить от неё разрешение для бурят исповедовать буддизм и признание первенства в буддийской сангхе своего титула Бандидо Хамбо-ламы [Бурятские летописи 2023: 121, 220].

Из летописи селенгинского хрониста Дамби-Жалцана Ломбоцыренова 1868 г. мы узнаём, что Д.-Д. Заяев был утверждён в звании Бандидо Хамбо-ламы «указом, скреплённым белой печатью», а также «награждён золотой медалью на Андреевской ленте» [Летописи селенгинских 1936: 20-21; Бурятские летописи 2023: 214-215]. Вероятно, именно из этого источника сведения об утверждении Екатериной своим указом титула Бандидо Хамбо-лама попадают в русские источники и становятся расхожим фактом.

Внимательное изучение более ранних документов и источников заставляет несколько усомниться в сведениях Ломбоцыренова. Тщательный разбор дошедших до нашего времени указов Иркутского губернского правительства с 1764 по 1809 гг., касающихся дел бурятских лам, также не выявляют каких-либо ссылок на указ Екатерины об утверждении Д.-Д. Заяева в должности Бандидо Хамбо-ламы, хотя в некоторых из них присутствуют ссылки и на более ранние указы и распоряжения. Высочайшие указы, имевшие отношение к утверждению должности Бандидо Хамбо-ламы, не упоминаются и в многочисленных служебных документах, в которых обсуждаются дела бурятских буддистов.

Можем ли мы на этом основании делать вывод, что Екатерина II не определяла направление российской политики в отношении сибирских «ламаитов»? Думаю, этот вывод был бы неверным. По всей видимости, в XVIII в. дела «бурятских ламаитов» всё ещё не имели достаточного значения для имперских властей, чтобы по их поводу принимались Высочайшие постановления.

Отношение Екатерины II к буддистам

Возвращаясь к вопросу об отношении Екатерины к своим подданным, исповедовавшим буддизм, нужно обратить внимание на то, какими знаниями об этой религии располагали в России в то время. Начнём с того, что сколько-нибудь определённые представления о буддизме в Европе складываются лишь начале XIX в. вместе с подъёмом исследований в индийской, тибетской, монгольской и китайской филологии [King 2021: 34-59].

Разумеется, даже в начале XIX в. мало кто связывал сибирское ламайство с буддизмом, что уж говорить о конце XVIII в. Исследовавшие Сибирь в екатерининское время немецкие путешественники — Петр Симон Паллас (1741-1811) и Иоганн Готлиб Георги (1729-1802) осуществляли свои изыскания по инициативе самой императрицы, которая живо интересовалась природными богатствами и населением своей империи [Гирченко 1939: 45-47].

Несомненно, Екатерина читала работы путешественников, и они могли оказывать на неё серьёзное влияние. В третьем томе «Путешествий по разным провинциям Российского государства» П. С. Паллас излагает свои наблюдения о сибирском «ламаизме», которые выдержаны в весьма критическом тоне. «Ламаизм» характеризуется им как «идолопоклонство», «колдовство» и «суеверие», что было обычными характеристиками буддизма в России ещё долгое время и после П. С. Палласа. Тем не менее учёный считал, что «ламская вера» отличается от «шаманства» в лучшую сторону, ибо «по крайней мере, содержит в себе некоторые элементы морали» [Паллас 1778: 177]. Несмотря на присутствие в учении лам нравственных основ, сами ламы, по его мнению, едва могли служить её образчиками. Он называет их «кровопийцами» (нем. Blutigel), которые высасывают соки из своего народа [Pallas 1801: 130]. Эти характеристики П. С. Паллас распространяет и на Дамба-Даржу Заяева, с которым он встречался в Цонгольском дацане. По мнению П. С. Палласа, это был «подобострастный старик, который, вопреки правилам ламаизма, пил водку, как воду, и предоставлял полную свободу в этом отношении также и подчинённому ему духовенству» [Pallas 1801: 125].

Во второй половине XVIII в. описания шаманов появляются в научных отчётах Академии наук и интеллектуальных сочинениях, с одним из которых Екатерина была точно знакома. В этой литературе шаманство неизменно описывалось в негативных терминах как трюкачество, шарлатанство и даже сатанизм. Не только шаманизм как таковой, но и пространство «архаической» азиатской России представлялись Екатерине резко контрастирующим с просвещённой столичной метрополией.

Здесь следует особо отметить, что в европейской науке конца XVIII в. и первой половины XIX в. так называемое «ламайство», или тибето-монгольский буддизм, относилось к общей категории идолопоклоннического суеверия. В глазах русских чиновников, миссионеров и даже исследователей оно мало отличалось от шаманства. Как мы видели выше, П. С. Паллас считал его язычеством, отличавшимся от шаманства тем, что оно «сопряжено с некоторым нравоучением» [Паллас 1778: 241]. Таких же воззрений на «ламайство», очевидно, придерживалась и Екатерина.

Мы видим, что, вероятно, отношение Екатерины к бурятским буддистам определялось её политическими планами и философскими воззрениями. Она смотрела на буддийских лам с позиций политической утилитарности, но при этом скорее всего едва выделяла их из общей среды сибирских «идолополконников».

Обожествляли ли буряты Екатерину?

Но каким бы ни было её отношение к бурятам и их религии, у них имелось своё мнение о ней. Характеризовалось ли оно простым почтением к монаршьей особе или доходило до идеи обожествления?

Чтобы ответить на этот вопрос достаточно внимательно вчитаться в бурятские источники. Это исходит из того убеждения, что если устойчивая и глубоко укоренённая традиция обожествления Екатерины и других правителей династии Романовых действительно существовала, она должна была отразиться в письменном материале. Однако то, что мы действительно видим в путевых заметках Дамба-Даржа Заяева XVIII в. и бурятских летописных сочинениях XIX в., это отсутствие упоминания культа Екатерины как воплощенной богини.

Вышеизложенное не соответствует утверждениям некоторых российских публицистов и востоковедов конца XIX в., таких как А. М. Позднеев, Э. Э. Ухтомский и П. А. Бадмаев.

Так, в своей брошюре «Ламайские кумирни или статуи божеств» А. М. Позднеев приводит несколько сомнительное в своей категоричности утверждение: «Решительно все буддисты на востоке полагают, что „русские белые цари“ суть воплощение богини Цагаан-дара. Верование это, как приходится теперь признать, утверждено даже богдоханами» [Позднеев 1896: 6].

Сходное утверждение можно найти в работе известного российского дипломата, публициста и горячего сторонника усиления российской политики на Востоке Э. Э. Ухтомского. Рассуждая о необходимости активизации российского присутствия в Китае, Э. Э. Ухтомский замечает следующее: «Переходная ступень между нами и китайцами — монголы убеждённо и бесповоротно усвоили этот взгляд на Россию и её Верховного Вождя, являющегося для них воплощением милосердной Цаган-Дара-эхэ (одной из лучезарных манифестаций самого Будды). Тибетцы, поддерживающие весьма тесную связь с нашими бурятами, мало-помалу глубоко проникаются тождественными мыслями» [Ухтомский 1900: 49].

Наконец, Петр Бадмаев, чиновник Азиатского департамента Министерства иностранных дел, также в числе прочего писал, что буряты считают русских царей «перерождением Белой Тары» [За кулисами 1925: 57].

Интересно, что всех этих авторов объединяло выраженное имперское мышление и отчасти сходство их политических воззрений на внешнюю политику России в буддийской Азии. Последнее касается Э. Э. Ухтомского и П. А. Бадмаева, которые считали, что принадлежность бурят к буддийскому миру является тем ресурсом, который поможет России распространить своё политическое и экономическое влияние во Внутренней и Восточной Азии [Схиммельпеннинк 2009: 78].

Не следует с уверенностью утверждать, что вера бурят в воплощение Белой Тары в царствующих представителей династии Романовых является идеей, целенаправленно распространявшейся Э. Э. Ухтомским или другими имперскими чиновниками и исследователями. Вообще отождествление женщин-милостынедательниц с богиней Тарой являлось распространённой практикой в тибето-монгольском буддизме, о чём свидетельствует содержание некоторых колофонов Ганжура и Данжура. Но если говорить о некоей устойчивой традиции, связанной с Екатериной II и всеми последующими российскими монархами, на которую ссылаются сегодня представители Бандидо Хамбо-ламы, то подтверждения этому мы видим в основном в сочинениях российских авторов.

Заключение

В этой статье мы поставили перед собой более широкую задачу: понять, каким было взаимное восприятие бурятских последователей буддизма и российской императрицы Екатерины II. В современных популярных и академических интерпретациях отношения бурятских буддистов к российской императрице описываются как глубокое религиозное почитание, однако анализ существующей историографии слабо подтверждает данное мнение. Свидетельства о почитании Екатерины как воплощения Белой Тары тем не менее сохранились в песенном фольклоре и религиозной поэзии бурят, но в распоряжении исследователей пока имеются лишь единичные образцы, датирующиеся концом XVIII - началом XX в. Можно предположить, что широкое распространение несколько преувеличенного мнения о почитании бурятами Романовых как земных воплощений буддийского божества может быть обязано видным лидерам мнений российской политической элиты, продвигавшим идею экспансии российских интересов вглубь буддийской Азии.

Что касается отношения самой императрицы Екатерины к подданным «ламаитам» и их вере, то оно диктовалось её внешнеполитическими планами в Азии и характерным для европейского Просвещения пренебрежением к архаичным культурам «сибирских идолопоклонников», к которым наряду с анимистами и шаманистами учёные XVIII в. относили и сибирских «ламаитов».

Разумеется, выводы данной статьи не могут считаться полностью убедительными, но в наши задачи входило, главным образом, изложить собственные соображения и обозначить проблему. Нельзя, разумеется, исключать, что упущенные нами или пока неизвестные источники смогут заставить нас пересмотреть выводы, сделанные в данной статье.

Полный текст статьи читайте здесь.

Источник: Цыремпилов Н. В. - доктор исторических наук, ассоциированный профессор Назарбаев Университет (53, пр. Кабанбай-батыра, 010000 Астана, Республика Казахстан, е-mail: nikolay.tsyrempilov@nu.edu.kz) «Екатерина II как воплощение Белой Тары: обожествляли ли буряты Романовых?» // Oriental Studies. 2023. Т. 16. № 5. С. 1099-1114.